Дом Стройбюро – пожалуй, самый известный памятник подмосковного города Королёва. Он снискал себе славу не только благодаря своим собственным художественным качествам и мемориальной ценности, но и благодаря росписям Василия Маслова, которые сейчас являются единственными в мире образцами сохранившейся отечественной монументальной авангардной живописи. За многодневное сопротивление сносу школьники, ныне посещающие экскурсии городского музея, прозвали Дом Стройбюро «домом-героем». Общественный резонанс, вызванный в результате этого сноса, имел такую амплитуду, что вандализм до сих пор не достиг в полной мере тех целей, какие преследовал, хотя памятник находится в критическом состоянии.
Время рождения Дома Стройбюро – конец 1920-х годов, когда для Болшевской трудовой коммуны ОГПУ начали возводить производственные, общественные и жилые здания в стиле конструктивизма. Авторами планировочного решения посёлка трудкоммуны, а также отдельных построек стали известные архитекторы А.Я. Лангман и Л.З. Чериковер. Этому масштабному строительству предшествовала своего рода «увертюра» в виде проекта Н.А. Ладовского. По замыслу Ладовского, посёлок трудкоммуны должен был представлять собой умело организованное пространство, в котором промышленная зона была бы изолирована от жилой и общественной «зелёным фильтром насаждений». Предлагалось строительство аэродрома (!), прокладка трамвайной линии до Мытищ и строительство «небоскрёбов» – 16-этажных домов для коммунаров.
Проект Ладовского был в какой-то степени революционным и практически утопичным для 1927-го года – прежде всего, по экономическим соображениям. Болшевская трудовая коммуна, которой он предназначался, тоже была явлением революционным в мировой педагогической практике и мировой пенитенциарной системе, однако утопией она не была. Эксперимент по перевоспитанию молодых преступников, по «перековке» рецидивистов в образцовых граждан молодого советского государства, оказался успешным, и результат его превзошёл самые смелые ожидания. Первоначальной и основной его целью было пресечение пополнения преступной среды беспризорниками и, как сейчас сказали бы, социальная реабилитация несовершеннолетних заключённых. Идея создания коммуны принадлежала Ф.Э. Дзержинскому, а практическое воплощение осуществилось благодаря другому чекисту – М.С. Погребинскому. Заключённым предлагали добровольно и свободно жить в коммуне, а также самостоятельно управлять ею. В выходные дни позволялось покидать коммуну и проводить время вольно. Обязательным в коммуне были труд и получение образования, действовал запрет на алкоголь и наркотики. Почему юные и молодые преступники решили-таки попробовать изменить свою жизнь? Потому что на другой чаше весов ждали только тюрьма и гибель, и большинство заключённых осознавали это. В Болшевскую трудкоммуну поехали карманники, медвежатники (взломщики сейфов), клюквенники (грабители церквей) и представители других специальностей «благородной» воровской профессии. В 1935 году те же люди с гордостью прошли по Красной площади как участники физкультурного парада, демонстрируя свои спортивные успехи и производственные достижения – продукцию фабрик трудкоммуны. Кадры кинохроники запечатлели их лица: у многих позади была жизнь в «малине», многих впереди ждали репрессии. Но в 1935 году они безгранично верили и себе, и стране, и вождю, принимавшему этот парад с трибуны Мавзолея.
Коммунары почувствовали, что могут быть причастны к стройке века – созданию нового могучего государства, декларировавшего принципы равенства и свободы, государства, которое призвало их на эту стройку как своих сыновей; они почувствовали себя нужными. То же государство, образовав первую в мире такую коммуну, внушило заключённым надежду, что они могут быть прощены, а их тёмное прошлое – навсегда стёрто и забыто. Архитектура комплекса Болшевской трудовой коммуны отразила эту веру так же, как философию своей эпохи, и это только одна из причин, почему сейчас комплекс имеет статус выявленного объекта культурного наследия.
По оценке историка архитектуры С.Б. Мержанова, «говоря об архитектурном облике коммуны, следует отметить высокий профессионализм авторов, заключающийся как в планировочной организации не имеющего аналогов ансамбля, так и в художественном решении отдельных зданий, а кроме того, в попытке придать определённую неповторимость сугубо утилитарным сооружениям». Новаторский стиль конструктивизм как нельзя лучше отвечал новаторству самой коммуны. Свою выверенную геометрию, тщательно просчитанные пропорции он противопоставлял декору в привычном понимании этого слова, создав новую эстетику, в которой главенствовала функциональность. Его архитектура выражала революционную аскезу, фанатично доведённую до самоотречения: отказ от личного в пользу общественного, отказ от собственного в пользу коллективного. Отсюда, в частности, создание общежитий; первоначально общежитием был и Дом Стройбюро.
Строительство в Болшевской трудовой коммуне велось на исключительно высоком уровне, поскольку заказчиком выступал НКВД. Для коммунаров, которые были заняты в работах наряду с профессиональными строителями, пафос происходящего имел особый смысл: они строили не просто коммуну, они строили свою новую жизнь. На улицу Орджоникидзе (тогда – улицу Труда) была подведена одноколейная железнодорожная ветка. Паровоз – тот самый, который мы видим в «Путёвке в жизнь» – подвозил кирпич к Дому Стройбюро, фабрике-кухне и учебному комбинату.
Название «Дом Стройбюро» закрепилось за жилым зданием и дошло до наших дней благодаря тому, что в нём непродолжительный период размещалась контора строительного бюро ОГПУ–НКВД. Сами коммунары называли здание по-другому – «Дом искусства». В книге «Необычные воспитанники» 1976 года сохранилось тому свидетельство. Автор Василий Назаров пишет: «Я руковожу «Домом искусства», как его называют шутя. Его ещё именуют четырнадцатым корпусом. Это великолепное новое здание, в котором живёт более двухсот человек. Тут самый цвет нашей коммунской самодеятельности. Работают они на разных предприятиях, так что в разные время уходят в свои смены, и шум в доме стоит почти круглые сутки. <…> Здание четырёхэтажное – первое такое большое в нашем посёлке. На самом верху бросили якорь самые «горластые» — музыканты духового оркестра. Этажом ниже – оркестр народных инструментов <…> Первый и второй этажи занимают остальные «деятели искусства и литературы»: артисты – участники драмкружка… художники – члены нашей изостудии… члены литкружка – в основном поэты. И наконец участники ЦЭКа – центрально-эстрадного коллектива».
Из этого небольшого отрывка видно, как разнообразно проводили досуг коммунары. Инициатором привития культуры членам Болшевской трудкоммуны являлся писатель Максим Горький, справедливо полагавший, что без этого преображение человеческой природы невозможно. Он сочувствовал эксперименту по перевоспитанию молодых правонарушителей, посещал коммуну и принимал коммунаров у себя. Болшевской трудовой коммуне Горький подарил библиотеку в 3 тысячи томов; осколки этого дара ныне хранятся в королёвском Музейном объединении и филиале № 7 Централизованной библиотечной системы города.
Покровительство Горького позволяло привлечь в коммуну известных деятелей культуры. В одной только изостудии в разные годы преподавали офортист И.П. Лавров, гравёр В.М. Новожилов, живописец и реставратор В.Н. Яковлев, живописец и график П.М. Шухмин. Коммунары оказались прилежными учениками и достигли больших успехов и в искусстве, и в спорте; некоторые из них – успехов поистине выдающихся. Горький выступил автором идеи и редактором документально-художественной книги «Болшевцы» (1936), сейчас являющейся редкостью, поскольку после репрессий коммунаров и ликвидации коммуны часть тиража была уничтожена. Писатель до этих трагических событий не дожил.
Дом Стройбюро занимал в посёлке особое место по многим причинам. Он был, как уже говорилось, первым многоэтажным зданием; его жильцами являлись не только представители «цвета коммунской самодеятельности», но и руководители производств и воспитательной части. Поначалу использовавшийся как общежитие, он, тем не менее, существенно отличался от стереотипов этого вида жилья своей просторностью и повышенной комфортностью. Его конструктивизм не был манифестным и смягчался чертами неоклассики – начиная от симметричного трёхчастного фасада и заканчивая аттиками, акцентировавшими оси входов. Это странное, на первый взгляд, но абсолютно гармоничное сочетание выдавало руку мастера старой школы, и позволило тому же историку архитектуры С.Б. Мержанову, ещё до официального установления авторства, безошибочно определить, что проект Дома Стройбюро выполнил именно Лангман. В своём объёмно-пространственном решении здание предвосхищало будущий респектабельный Дом СТО, где сейчас размещается Государственная Дума Российской Федерации.
Первоначально цвет фасада Дома Стройбюро был нежным охристо-розовым; тёмно-зелёный он приобрёл в последние десятилетия. Благородство его облика привлекало знаменитых фотографов, приезжавших в коммуну, и недаром именно Дом Стройбюро представлен в нескольких видах в номере пропагандистского, издававшегося на 4-х языках журнала «СССР на стройке» 1934-го года.
На нижнем этаже здания находились не только жилые, но и клубные помещения. До строительства Дома Стройбюро под клуб использовали старую хозпостройку. Она сгорела в 1943 году, и длительное время считалось, что вместе с ней погибли известные только по чёрно-белым фотографиям монументальные работы художника Василия Маслова. На снимках 1930-х годов не указывалось, какой именно клуб украшали композиции, и в начале 2000-х уже мало кто знал или помнил, что Дом Стройбюро был «Домом искусства».
Коммунар Василий Маслов не имел криминального прошлого. Он беспризорничал, но на хлеб зарабатывал честно – рисованием моментальных портретов. В Болшевскую трудкоммуну его устроил Горький, когда Маслов был уже молодым человеком. Иностранным делегациям показывали работы художника как одну из достопримечательностей коммуны, благодаря чему публикации о творчестве Маслова выходили и в зарубежной прессе.
Вернее сказать, достопримечательностью была вся коммуна. Посещение её включалось в программу визитов зарубежных гостей в СССР, так как мощные фабрики и красивый посёлок, выстроенные бывшими заключёнными, вызывали в положительном смысле шок. Болшевская трудкоммуна использовалась в качестве инструмента пропаганды, демонстрировавшего превосходство социалистического строя над капиталистическим, что ни в коей мере не отменяло её фактических и действительно грандиозных успехов.
«Мы глубоко чувствуем красоту идеи перевоспитания, живым доказательством осуществимости которой является создание этой коммуны. В особенности мы изумлены той верой в доброе начало, лежащее в основе человеческой природы, тем доверием, которое было проявлено к заключённым – в смысле предоставления последним права создать свою организацию и самоуправление», – писал в книге посетителей Болшевской трудкоммуны французский физик, лауреат Нобелевской премии Жан Перрен.
Другой Нобелевский лауреат – осторожный Бернард Шоу – ограничился короткой записью: «За то, что я только что получил, да сделает меня Господь действительно благодарным».
Неоднократно посещал коммуну Анри Барбюс; Андре Жид посвятил коммуне очерк в своей книге «Возвращение из СССР»; гостями здесь были Поль Дирак и Нильс Бор с супругой, а также многие другие научные светила, политики и деятели культуры. На карте современной России немного мест, связанных с таким числом поистине «звёздных» имён, а в Подмосковье посёлок трудкоммуны – возможно, единственное такое место. Это делает его мемориальную ценность исключительной.
Архитектурный ансамбль трудкоммуны дошёл до нашего времени практически в полном составе, не сохранилось лишь здание бани. Лечебный корпус, жилые здания, учебный комбинат, фабрика-кухня, детский сад, производственные корпуса – всё, хоть и с некоторыми перестройками, находится даже в лучшем состоянии, чем этого можно было бы ожидать. Тем не менее, цепь преступных решений, принятых в разные годы на уровне муниципалитета, поставила комплекс под угрозу уничтожения.
В ноябрьские выходные 2013-го года в выселенном Доме Стройбюро начался крупный пожар. Под предлогом его тушения на место были пригнаны экскаваторы. До этого в течение месяца с лишним объект, обладающий признаками объекта культурного наследия (таков был статус Дома Стройбюро), подвергался мародёрским набегам, погромам и поджогам. Но назло вандалам – и это замечали многие – «избитый» дом, зиявший пустыми глазницами окон, становился как будто только краше.
В эти драматичные дни на стенах первого этажа отошли обои, обнажив росписи Василия Маслова. В мире искусствоведов открытие произвело сенсацию. Творчество Маслова по качеству сравнивали с лучшими западными образцами. Особенностью росписей Дома Стройбюро была, кроме того, их фабула. Они являли собой картину сотворения мира: над хаосом революции возвышались гигантская обожествлённая фигура Ленина и титанические фигуры рабочих; они из этого хаоса творили новый мир, зримыми приметами которого были мосты, гидроэлектростанции, баржи, паровозы и тому подобные достижения человечества в различных технических направлениях. Художник выразил мифологию своего времени чрезвычайно красиво и образно, что не могло оставить зрителя равнодушным. Редкость памятников монументальной живописи, их историческая и художественная ценность в совокупности делали найденные композиции уникальными. И эта уникальность, по оценкам специалистов, имеет вполне конкретный материальный эквивалент, выражающийся в шестизначной сумме в иностранной валюте.
Снос Дома Стройбюро длился несколько суток. Его сумели остановить, когда от здания оставались несколько помещений и повреждённый главный фасад. Нет нужды описывать подробности вандализма, поскольку события широко освещались в центральных СМИ. Комнаты с росписями Маслова, бывшие в 1930-е годы единым залом, на тот момент уцелели. Одну из композиций – «Ленин» (или «Электрификация») – реставраторы К.И. Маслов и Ф.В. Гузанов с участием студентов Академии им. Строганова сняли и перенесли на новую основу. Снятие было обусловлено тем, что на конец ноября – начало декабря 2013-го года Дом Стройбюро по-прежнему пребывал в статусе объекта, обладающего признаками объекта культурного наследия. Экспертиза по нему проведена ещё не была, хотя и готовилась, и положение памятника было шатко. В этих условиях требовалось спасти хотя бы стенные росписи. При этом ко второй композиции – «Рабочий класс» (или «Индустриализация») – реставраторы доступа не имели, так как комната была завалена обломками стен, и обломками довольно крупными, что лишний раз говорит о качестве строительства в коммуне.
В январе 2014-го года по результатам проведенной историко-культурной экспертизы Дом Стройбюро обрёл статус выявленного объекта. Его положение упрочилось, и теперь специалисты стали говорить о том, что вторую роспись после разбора завалов нужно законсервировать в ожидании реставрации самого здания, ибо снятие стенной росписи – это всё равно что хирургическая операция, а операция – это всегда травма. Между администрацией города, потенциальным инвестором и Министерством культуры Московской области в марте 2014-го было заключено соглашение, предметом коего называлось намерение провести реставрацию и использовать здание как общественное. Основная задача ложилась при этом на муниципалитет, который должен был урегулировать правовые вопросы с застройщиком – арендатором земельного участка под Домом Стройбюро. Собственно, уничтожение памятника и производилось в чисто коммерческих целях: застройщик рвался построить на месте 4-этажного здания жилое 17-этажное. Члены Правительства Московской области заявили СМИ, что после реставрации в Доме Стройбюро будет создан музей Болшевской трудовой коммуны.
Затем на место снова приехали экскаваторы, теперь уже с мирной целью: под контролем реставраторов помещение с росписью расчистили и законсервировали, убедившись в очередном чуде: «Рабочий класс» жив и здоров. Надо отметить, что главную роль в организации процесса сыграл тогдашний министр культуры Московской области Олег Рожнов. Тем временем, роспись «Ленин» («Электрификация») уехала на реставрацию в Академию им. Строганова.
На том этапе казалось, что перед памятником и его росписями открывается если не светлое, то, во всяком случае, благополучное будущее. Тем более, что застройщик, расселивший и рьяно сносивший здание, стоявшее между ним и миллионами прибыли, получил в компенсацию за нереализованный бизнес-проект другой земельный участок.
В это время в Королёве сменился глава города. И в марте 2015-го года, через несколько дней после внесения Дома Стройбюро в Единый реестр объектов историко-культурного наследия, снос возобновился. Законсервированная комната с росписью Маслова «Рабочий класс» опять оказалась под ковшом экскаватора. Удивительно: монументальная живопись пережила репрессии и гибель своего создателя (художник был расстрелян на Бутовском полигоне), Великую Отечественную войну, последовавшие за ней десятилетия, когда клубные помещения превратились в жилые, пережила расселение дома и многочисленные пожары, пережила и два сноса. <В этот раз её существенно повредили, и всё же, спустя два года, она ещё жива. Теперь ей уже требуется срочная операция, какой бы травматичной она ни оказалась. Специалисты Академии им. Строганова и сейчас готовы произвести снятие со стены и перенесение росписи на новую основу; однако ни они, ни члены общества охраны памятников не могут решить чисто бюрократические вопросы по организации повторного разбора завалов. В ответ на обращение ВООПИиК Главное Управление культурного наследия (ГУКН) Московской области год назад сообщило, что работы по спасению второй росписи Маслова могут производиться только после разработки и согласования проекта первоочередных противоаварийных работ, и отметило, что соответствующая документация в ГУКН не поступала. Таким образом, государственный орган охраны памятников довольно ясно дал понять, что сам не собирается становиться заказчиком подобного проекта. Пока суд да дело, государство лишается сразу двух ценнейших памятников – не только Дома Стройбюро, но и его росписи> (Комментарий автора: статья была написана в те дни, когда надежда на спасение второй росписи сохранялась. Ныне работу можно увидеть только на фотографиях 1930-х годов. Роспись «Рабочий класс» была уничтожена).
Добавлю к этому, что губернатор Московской области и члены его правительства как будто забыли об обещании создать музей коммуны. А музей этот, без сомнения, мог бы стать успешным. Ибо даже при всей тяжести ситуации, чудовищный трагический снос Дома Стройбюро неожиданно повлёк за собой и положительные последствия: Нижегородский государственный художественный музей по федеральной программе начал реставрацию своей коллекции Василия Маслова. А в Королёве Болшевская трудовая коммуна стала наиболее востребованной темой в экскурсионной работе городского исторического музея. Роспись «Ленин» («Электрификация»), отреставрированная и переданная в наш музей, – самый дорогой экспонат. Высокую цену имеет и королёвская коллекция масловских рисунков. В Королёве в туристическом отношении комплекс Болшевской трудкоммуны сегодня – главный конкурент космической тематике и Музею Марины Цветаевой.
Музей коммуны был бы жизнеспособным научным центром. Наследие коммуны обширно: оно включает в себя педагогическую науку, архитектуру, живопись, литературу, фото- и киноискусство. До сих пор не исследован фонд Болшевской трудовой коммуны, хранящийся в Государственном архиве РФ; не известны до конца биографии коммунаров и дела репрессированных; не изучено участие членов коммуны в Великой Отечественной войне, хотя есть сведения, что некоторых коммунаров в 1941-м подготовили к диверсионной работе в тылу врага. Открытия, связанные с жизнью коммуны, совершаются сейчас в широком географическом спектре, вплоть до Дагестана, где, как выяснилось недавно, также хранятся работы Василия Маслова.
Обоснованные мечты о музее Болшевской трудовой коммуны неизбежно ставят, однако, вопрос: для чего реставрировать-воссоздавать Дом Стройбюро, если музей можно разместить в другом здании? Так же неизбежно мы оказываемся на линии фронта двух мнений в экспертном сообществе: одни считают, что уничтоженные памятники необходимо восстанавливать; другие пренебрежительно называют такое воссоздание «новоделом» и справедливо, в общем, утверждают, что именоваться памятником имеет право только подлинник.
На примере Дома Стройбюро мы можем вновь обратиться к этому спору и попробовать решить его, обойдясь без жертв. Предположим, что памятник был тяжело ранен не поджогами и экскаватором, а вражеской бомбой. Ровняя с землёй знаковые объекты оккупированной территории, завоеватели достигают важного результата – уничтожения национального культурного кода того народа, который на указанной территории проживает. Так вот, мне совершенно безразлично, с оккупационной или коммерческой целью совершается вандализм, ведь результат одинаков. При этом я убеждена, что если бы Дом Стройбюро разбили бомбы, а не экскаваторы, то сторонников его воссоздания прибавилось бы даже за счёт тех, кто не признаёт «новодел» в принципе.
Те эксперты, которые выступают за регенерацию памятников – фактически за создание «муляжей» памятников – понимают главное: любой памятник – это не только кирпичная кладка 17-го века, лепнина 18-го или острый авангардный силуэт начала 20-го века. Памятник – это, прежде всего, образ места и времени, а также дух того народа, который его построил. Кроме материальной стоимости, памятник имеет нематериальную культурную ценность, которую невозможно или почти невозможно измерить деньгами.
После второго сноса от Дома Стройбюро остался повреждённый нижний этаж. Он и является подлинником, а, следовательно, памятником и подлежит реставрации. Остальное – 80 или 90% — необходимо восстанавливать по реставрационным канонам, понимая, что это – протезирование. Чтобы никого не вводить в заблуждение, ту часть здания, которая есть памятник, можно было бы выделить колористически – историческим охристо-розовым цветом.
Окончательное уничтожение Дома Стройбюро оставит в архитектуре города Королёва зияющую воронку. Его воссоздание, напротив, не позволит пустоте образоваться и будет способствовать сохранению уникального ансамбля коммуны в целом. Кроме того, Дом Стройбюро – место рождения росписей Василия Маслова, и только он – естественная для них среда жизни.
Наконец, ещё одно слово в защиту так называемого «новодела»: я убеждена, что «муляжи» памятников – единственное, что может способствовать сегодня сохранению подлинников. Штрафы, что взимаются за повреждение или уничтожение памятника, никогда не остановят коммерсантов. Прибыль от застройки участка, где стоял памятник, всегда в разы превысит штраф, который будет просто закладываться в бизнес-план как «прочие расходы». Иное дело, если наказанием для вандалов помимо штрафа будет воссоздание снесённого. Если на месте памятника (предположим, двухэтажного особняка) можно будет построить только его копию и ничего больше, снос национального достояния просто перестанет быть выгодным, и уничтожение наследия в России сократит свои, на сегодняшний день катастрофические, масштабы.
Дом Стройбюро – особенный памятник. Это многоэтажное жилое здание с общественной функцией первого этажа, стоящее в центральной части города Королёва, рядом с одной из главных городских транспортных артерий и поблизости от железнодорожной станции. Его восстановление могло бы стать для инвестора коммерчески успешным. Торможение производится на уровне городской администрации и бывшего застройщика участка. Единственным выходом из ситуации стало бы изъятие памятника в судебном порядке у собственников в пользу государства. В этом случае судьбу Дома Стройбюро решал бы не город, а регион. Всё, что для этого требуется, – последовательные и решительные действия Главного управления культурного наследия Московской области.
Частично отреставрированный, частично восстановленный Дом Стройбюро с размещённым в нём музеем Болшевской трудовой коммуны сохранит образ места и времени, возникший в конце 1920-х – 1930-х годов. Тот образ, за который в наши дни заступаются влиятельные профессиональные организации, включая таких «тяжеловесов» как Союз архитекторов России и Российская академия архитектуры и строительных наук. Тот нематериальный образ, который одухотворяет один из объектов материальной культуры России.
Мария Миронова